В двухтомной истории кобринского еврейства, изданной в 1950-е гг. в Аргентине на идише, пишется, что евреи появились в Кобрине в XII в., о чём якобы свидетельствовали древнейшие надписи на старом еврейском кладбище (местные жители называют кладбище «кворес» [“bejs-hakvores” идиш]). Но более правдоподобно мнение из той же книги, что первые памятники на «кворес» датировались всё же XVI в. Из рода в род передавались устные свидетельства о том, что пришли кобринские евреи из Германии.
Первое письменное свидетельство о еврейской общине Кобрина содержится в документе 1514 г., в котором король Сигизмунд I Старый подтвердил для евреев Кобрина привилегии, данные в 1503 г. еврейским общинам Литвы его братом Александром Ягеллоном.
В 1563г. из 377 кобринских дворов 25 принадлежало евреям. Ёсковичи, Ицковичи, Шлеймовичи, Яцковичи и др. – первые кобринские евреи, чья деятельность была охарактеризована следующим образом: «мыто Кобринское и копщизна с корчем пивных, медовых и горечаных жидове на оренде держат».
В 1910 г. в Кобрине действовало частное мужское еврейское училище, несколько реформированных хедеров, Талмуд-Тора, иешива (основана в конце XVII – начале XVIII вв.), 7-классная школа «Тарбут» с преподаванием на иврите, школа «Хойрев» с преподаванием на идише, а также 2-классная религиозная ортодоксальная школа для девочек «Бейс Яков», открытая раввином Неахом Вайнбергом. В еврейской ремесленной школе учились будущие аргентинские мебельные фабриканты Аврухс, Вайперман, Шрайбман…Были в Кобрине даже еврейская театральная труппа, руководил которой режиссёр Пейсах Бойм и братья Маркузе, и собственная футбольная команда “Hakojex” («Сила» [иврит]).
«(…) В то же время, живя веками бок о бок с большинством населения, исповедующим иудаизм, христиане, наряду с собственными праздниками, наперечёт помнили и приноравливались к еврейским праздникам, таким, как пурим, пейсах (пасха), кучки (кущи), судный день и др.
Суета деловой жизни городского центра полностью замирала с вечера пятницы до утра воскресенья в честь еврейского «шабеса». Одновременно на окнах еврейских домов загорались свечи, «шабасувки», по одной на члена семьи. (...) С утра в субботу степенно шествовали в синагогу благообразные старцы в парадных длиннополых сюртуках и блестящих цилиндрах на головах. (...) По традиции, в синагоге строго соблюдалось обособление мужчин от женщин (в молитве мужчины благодарили Бога за то, что он не создал их женщинами), которым отводились второстепенные места. Имелись в Кобрине религиозные школы, «ешиботы», преподавателей которых можно было узнать по длиннополым одеяниям — «лапсердакам», своеобразным шапчонкам и развевающимся вдоль ушей длиннющим пейсам.
По мере роста населения увеличивалось количество приходских «божниц». В тридцатые годы их стало уже восемь (одна частная, для личного пользования), да в повете 23. А в середине минувшего века на Пинской ул. была сооружена монументальная синагога, общая для всех верующих. В связи с переоборудованием здания в послевоенный период внешний облик его значительно изменен.
<…> В старину неподалеку от синагоги сохранялось давно упраздненное еврейское кладбище, «кворис», обнесенное кирпичной стеной. В годы гитлеровской оккупации обомшелые каменные надгробия были выброшены, а на площадку перенесли из имения деревянные конюшни для лошадей конной жандармерии, предназначенной для борьбы с партизанами (...)» А. Мартынов
Кобринские хасиды
«Если бы я был уверен, что хотя бы одному моему хасиду я помог служить Богу, мне уже и этого было бы достаточно.»
Писатель Константин Паустовский в «Повести о жизни» рассказывает о своей первой встрече с кобринским хасидским цадиком ребе Пининке Шике:
«В Кобрине мы видели, как увозили из местечка еврейского святого, так называемого «цадика».
Гронский рассказал нам, что в Западном крае и Польше есть несколько таких цадиков. Живут они всегда по маленьким местечкам. К цадикам приезжают со всей страны сотни людей за всякими житейскими советами. За счет этих приезжих кормится население местечек.
Около деревянного приплюснутого дома вздыхала толпа растрёпанных женщин. У дверей стоял закрытый возок, запряжённый четверкой тощих лошадей. Я никогда ещё не видел таких древних возков. Тут же, спешившись, курили драгуны. Это, оказывается, был конвой для охраны цадика в дороге.
Внезапно толпа закричала, бросилась к дверям. Двери распахнулись, и огромный высокий еврей с заросшим черной щетиной лицом вынес на руках, как младенца, совершенно высохшего белобородого старичка, закутанного в синее ватное одеяло.
За цадиком поспешали старухи в тальмах и бледные юноши в картузиках и длинных сюртуках.
Цадика уложили в возок, туда же сели старухи и юноши, вахмистр скомандовал: "В седло!" — драгуны сели на коней, и возок тронулся по грязи, качаясь и поскрипывая. Толпа женщин побежала за ним.
— Вы знаете,— сказал Гронский,— что цадик всю жизнь не выходит из дома? И его кормят с ложечки. Честное слово! Як бога кохам!»
В городе, начиная с XIX в., сформировалась династия кобринских цадиков – Моше бен Исраэль Кобринер (1783-1858), Ноах Нафтали Кобринер (внук Моше, умер в 1889 г.), Давид Шломо (умер в 1918 г.), Моше Агарон (умер в 1942 г.), Барух Иосеф Зак (умер в 1949 г.).
«Рабби Моше Кобринер – сын простых родителей, он с юности обратился к хасидизму, став преданным учеником рабби Мордехая из Леховиц, а затем его сына рабби Ноаха. После его смерти рабби Моше унаследовал пост адмора («господина, учителя и наставника нашего» [иврит]) в Кобрине, превратив город в большой центр хасидизма и открыв свой дом учения.»
Мартин Бубер. Хасидские истории
Рабби Менахем Нохим бар Иегуда Лейб Эйнштейн родился в Высоком в 1846 г.; после учёбы в среде слонимских хасидов, переехал в Кобрин и основал там в 1846 г. «Slonimer xsidim štibl» (хасидский молитвенный дом), который просуществовал до 2-й мировой войны.
Рабби Хаим Зундл, родившийся в Кобрине в 1856 г., окончил иешиву в Бресте и стал известен как “Kamenecer magid”. Является одним из создателей движения Ховевей Цион в России учился в брестской иешиве.
Кобринский Гешефт
«По городу же лихо носились пролётки евреев-извозчиков, бывшие прототипами нынешних такси. Начиная с портняжного и сапожного дела до часовщиков, слесарей, кузнецов, шорников, жестянщиков, всюду преобладали еврейские ремесленники, мастерство которых было вне конкуренции. Они же фотографировали, стригли, демонстрировали кинофильмы, наконец, лечили, поскольку большинство практикующих врачей также были евреи. Для полноты картины остается добавить, что в городе оперировали несколько еврейских тщедушных коммерческих банков, а читателей обслуживала библиотека им. Бреннера с книжным фондом 1400 экземпляров и 175 читателями.(…)
Испокон веков в местах своего массового скопления евреи являлись главным фактором «гешефта», по нынешней терминологии «бизнеса», в самом широком значении этого понятия. Достаточно сказать, что до пятисот торгово-предпринимательских единиц было зарегистрировано в городе и столько же в повете польской администрацией. За редкими исключениями все они принадлежали евреям. Польские власти в 30-х гг. неоднократно делали попытки расправиться с вековой монополией евреев под крикливым лозунгом «Свой к своему за своим!»
Евреи владели кобринскими предприятиями: кирпичные заводы принадлежали Моте Вайнштейну, Шолему Пинчуку, Шолему Римлянду, лесопильный завод – Горвицу, три паровые мельницы – Бройтбарду, Едвабу, маслобойни – Кацу, Лейзеру и Берлу Алиникам, верёвочный завод – Кобринцу и Краману, папиросные фабрики – Лейзеру Тененбойму, Авербуху, мебельные предприятия – Мезричу, Сломянскому, кожевенные предприятия – Алтеру Пинчуку, пекарня – Гожанскому, мыловаренный завод – Алтеру Мазурскому, Краману, производство содовой воды – Палевскину, Везенштейну, свечной завод – братьям Тененбойм, а также фабрика гильз, два пивоваренных и медеплавильный заводы, две типографии (издавалась на идише газета «Kobriner Štime»).
Запрет еврейской аренды в черте оседлости в 1882 г. и введение водочной монополии в 1897 г. стали следствием массовой эмиграции евреев Кобрина в Америку. Так только в 1906 г. из Кобринского уезда в США и Канаду выехало около полутора тысяч человек.
«Главный сбыт Кобрина: пенька и особенно сырцовые кожи, выделанные татарами, поселившимися здесь со времен Витовта, и вывозимые в значительном количестве в Брест и в Гродно. И эта мелкая торговля, равно, как и всякая другая, находится в руках евреев. (...) Они здесь всем заведывают (…)
На другой день утром, в девять часов, я сидел еще за чайным столиком, как в мою комнату ворвалась кобринская эстафета, то есть жид-фактор, одно из тех типических творений, вечных perpetuum mobile и всезнаек, которыми наполнены города Западной России и без которых, действительно, трудно обойтись там новоприезжему, особенно если он не знаком с местным языком, по преимуществу полесским или белорусским. Жид-фактор в Западной России для проезжего то же, что для столичного жителя газета или для археолога архив редкостей. Он расскажет вам все достопримечательности города, познакомит на словах со всеми знаменитостями его, объяснит, кто где живет, с кем знаком, что ест-пьет, на чем спит, какое имеет состояние, (...) сколько изнашивает сапог или башмаков, - словом, передаст вам всё, что хотите о своём городе и, вдобавок, возьмётся исполнить все ваши поручения, как бы они ни были трудны, и действительно исполнит. Но не думайте, чтоб это обошлось вам дорого: ничуть! За полтинник фактор будет бегать целый день.»