Каждое закрытое сообщество во все века старалось изобрести для себя свой особый жаргон или сленг для того, чтобы окружающим было сложно их понять. Свои «языки» имели воры, нищие и представители особых профессий. Беларусь в этом смысле не являлась исключением.
Лiберская гаврiдня
– Тук, тук, тук, – в ночной тишине стук казался ужасающе громким. Дверь, скрипя, отворилась, и лучик света на секунду прорезал густую тьму.
– Т-с-с, сапай (молчи!), – шепотом предостерег хозяин хаты (похазы). Стоявшая на пороге фигура словно просочилась в образовавшуюся щель, и после небольшой возни все опять стихло. Хозяин удостоверился, что все собрались, и присоединился к сидящим за столом, перед которыми стояло угощение и стаканы с брагой. Впрочем, беседа и без спиртного была оживленной, но если бы даже кто-то захотел ее подслушать, был бы очень разочарован, так как не понял бы ни единого слова…
В небольшом белорусском местечке Янов (ныне Иваново) жили представители особой касты или, говоря современным языком, мафии, называемой лабарами. Из соображений конспирации они говорили на совершенно особом языке, сленге – забытой и практически утраченной сегодня «лiберской гаврiдне» (лабарскай гаворке). На этом экзотическом диалекте разговаривали (гаверндали) на самые разные темы. Этот язык очень хорошо знали все мужчины-лабары, а мальчики изучали его с семи лет, потому что лабарство считалось наследственным занятием: если отец имел такую «специальность», то и сын автоматически вливался в этот союз и должен был хорошо «клавыть» (говорить по-лабурски). Женщин и девушек (цуб) языку не учили. Тайный язык представлял собой заимствования из разных языков и диалектов – греческого, еврейского, латинского, немецкого, польского, украинского, русского и многих других. Встречались просто искаженные слова и неологизмы.
Внешне яновские «мафиози» нисколько не отличались от остальных представителей местного населения – коренных полешуков. Среднего роста, с темными волосами и карими глазами, светлыми лицами с правильными чертами лица. Однако одеты они были гораздо лучше простых селян, скорее, даже щеголевато – короткие кожухи с кожаным кушаком, кожаные сапоги с длинными голенищами и черные суконные шапки с козырьком. А на праздник вообще наряжались в серую сермягу с красными отворотами и большую шапку из серой овчины.
Их таинственность имела глубокие корни. Дело в том, что в XVIII - начале XX века среди жителей белорусского местечка Янова Полесского Кобринского повета Гродненской губернии распространилось редкое занятие, которое можно с натяжкой назвать промыслом. Оно заключалось в сборе пожертвований на церковные нужды. Яновцы, которые занимались этой добровольной экспроприацией, назывались лабарами. Относительно происхождения самого слова «лабар» существует несколько версий. Многие исследователи считают, что оно происходит от имени помещицы Лабарини, только никто не знает точно – существовала ли эта помещица на самом деле или это - плод воображения. Более вероятно, что название «лабар» происходит от латинского labor – работа. Почти все мужчины-христиане местечка были вовлечены в этот процесс. Постепенно в сознании крестьян слова яновец и лабар стали синонимами. В других местностях таких сборщиков называли прашаками или кубраками.
Собственно говоря, ничего особенного в этой «специальности» не было, просто многие лабары, мягко говоря, далеко не все собранные средства отдавали в церковную казну «плюсному похазнику» – церковному старосте, поэтому быстро обогащались, вызывая у соотечественников не очень приятные чувства. Лабары тоже не очень-то жаловали местечковцев и крестьян, называя их снисходительно – «мэть». А бедняков – презрительно – «шандрак». Проконтролировать же процесс сбора средств и количество денег, не поступающих в церковную казну, было практически невозможно. Правда, определенные попытки каким-то образом поймать лабаров на махинациях все-таки предпринимались. К примеру, им выдавались специальные книжки (рапсанки) с сургучной печатью и удостоверением консистории. В них нужно было записывать количество средств, пожертвованных церкви (плюсе). Но кто сказал, что эти записи делались всегда и всеми? Ко всему прочему, пожертвования делались не только деньгами, но и натуральными продуктами, которые, как правило, оставались у лабаров.
С годами у этих людей вырабатывались своеобразные психология и черты характера, культура быта, семейные отношения и обычаи. Уровень жизни семьи сборщиков церковных пожертвований напрямую зависел от их личных качеств, в основном, от знания психологии жертвователей, умения найти подход к каждому в отдельности, хитрости, быстрой реакции, изворотливости, сообразительности. Кроме того, далекие путешествия – лабаров можно было встретить не только в Беларуси, но и в Ковно, Вильно, Москве и Петербурге – давали им возможность расширять свой кругозор и становиться образованнее.
...Наступила ранняя осень. С полей собрали урожай, только в садах еще остались поздние яблоки и груши. К вечеру к знакомой нам хате стали подходить люди - соседи, друзья, знакомые. Во двор вынесли длинные столы, благо, погода стояла еще теплая. Карывоньки (девушки), цубы (женщины постарше) и даже ёрки (старухи) быстро и споро стали выносить (тарабаныть) кушанья. Кроме повседневной картошки (тарыжников), на столе появилась яичница (китошница) на парадных тарелках (наклюжах), вареная курица (шурпа), молочный поросенок (керхунчик) с хреном и другая еда (тройня) и, конечно, бутылки с самогоном (пляхи). Впрочем, хозяин дома и его друзья-лабары не торопились опрокидывать рюмки (ставерки). Ночью им предстояло покинуть свои родные дома и отправиться в дальнюю дорогу. Ехали обычно вдвоем или втроем - иначе путешествовать по дорогам (строкам) было опасно – лихие люди могли ограбить и даже убить. Лабары не принимали участия в общем веселье, им нужно было подумать о своих проблемах: к примеру, о том, как справится без них с хозяйством, домашней скотиной и детьми жена. Возможность передать весточку или письмо (репсэнына) предоставлялась далеко не всегда. Впрочем, время пробегало быстро, и весной, обязательно перед Пасхой, сборщики пожертвований возвращались домой, где им устраивалась торжественная встреча с богатым застольем. Соседи знали – лабары никогда не были жадными (шкнырами). Вот тогда начиналось настоящее веселье – с музыкой, танцами и забавами!
После 1939 года лабарство как специальность исчезло вместе с исчезающими церквями. Обособленность лабаров потеряла смысл, отпала необходимость в конспирации, и, как следствие, в тайном языке. Сегодня в Иваново, бывшем Янове Полесском, далеко не все знают, что было в отечественной истории такое явление – лабары. Впрочем, те, кто в курсе, относятся к этой странице прошлого далеко не однозначно. Вместе с тем, в 2006 году энтузиасты выпустили небольшой словарик языка лабуров, снабдив его слоганом: «Мова прадзедаў, мова дзядоў»
Катрушницкий лемезень
…Два друга сложили свой нехитрый скарб и рабочие инструменты. Все, работа в этом далеком от родного Дрибина селе закончена: всех желающих они обули в теплые валенки, которым практически нет сносу, одели в шапки и прочные удобные рукавицы.
Теперь можно и в путь отправляться. Они одновременно посмотрели в маленькое окошко: за ним темной громадой возвышались могучие сосны – деревня затерялась в глухих дремучих лесах. Ну, куда пойдешь на ночь глядя? Тем более что хозяйка хаты, где они остановились, как-то особенно приветлива, от печки пышет жаром, усталые руки ноют от тяжелой работы, да и запахи от готовящегося ужина заставляют голодные желудки сжиматься в предвкушении вкусной еды. Вроде все хорошо, можно расслабиться и отдохнуть перед длинной дорогой. Хорошо, да не очень. Слишком уж ласкова хозяйка, и слишком зачастили в хату к вечеру гости-мужики из соседних хат. Перешептываются, смотрят недобро. Да и что говорить, деньги заработаны немалые, а людей завистливых да нечестных хватает… Пора, видно, без ужина уносить ноги подобру-поздорову. Но нужно как-то договориться, чтобы хозяева ничего не заподозрили.
– Слыхци, кухердзитые кулюдзи волят нас забасаць! Мамуры янеряць! (Слушай, злые люди хотят нас убить. Топоры готовят!)
– Закорымъ? (Почему?)
– Хавбы заянеряць (Деньги забрать!)
– Мурджей трэба с хазовки ухильваць! (Нужно быстрей убегать из этой хаты!)
– О чем вы там говорите? – удивилась хозяйка.
– Да так, говорим, что очень есть хочется.
– Скоро ужинать будем, потерпите!
Но друзья не стали дожидаться развития событий, вылезли из окна и были таковы. Хорошо, что никто не понимает специальный шаповальский язык – катрушницкий лемезень (катруха – шапка, лемезень – язык)! Не раз умение говорить на этом особом «сленге» спасало шаповалам жизнь, ведь бывало, что после окончания работы их хотели ограбить, забрать заработанные деньги и даже убить. Впрочем, употребляли особый язык не только в случае опасности, но и когда хотели обсудить тонкости своей работы.
Словарь лемезеня насчитывал около тысячи слов и делился на 13 «подгрупп». К примеру, обозначались атмосферные и физические явления: дождь – трухней, снег – сивор, осень – шусень, ночь – кимка, полночь – лухтовина кимки и т.д. Интересно звучали прилагательные: молодой – драпёлый, большой – шавлый, тонкий – лазый и пр.
Подробнее...