Наш постоянный читатель и внештатный автор Валерий Василевский, который отличается особой привязанностью к родной Глусчине, посвящает ей немало своих корреспонденций, в очередной раз порадовал нас и подбросил интересную информацию. Речь идет о книге «Воспоминания о Глуске», написанной Яковом Лившицем и переведенной с идиш на английский Солом Кронгелбом. Нас очень заинтересовала эта информация, и мы нашли (спасибо интернету!) «Воспоминания о Глуске» уже на русском языке в переводе Игоря Кирина. Книга возвращает читателя в те времена, о которых, пожалуй, никто даже из глусчан-старожилов уже не помнит, и рассказывает об особенностях местечкового уклада жизни. Она не претендует на документальность и тем более на роль исторического справочника, но достаточно интересно и живо передает конкретные воспоминания конкретного человека. Думаем, что они заинтересуют наших читателей, особенно тех, кто увлекается историей родного края, и публикуем их на страницах районной газеты без сокращения, но с некоторыми стилистическими правками и подзаголовками.
Местечко
Глуск был частью Бобруйского уезда. (Согласно российской переписи 1897 года население Глуска было 5 328 человек, из которых 3 801 составляли евреи. — Прим. автора).
Местечко не имело никаких средств сообщения с внешним миром, кроме фургонов, которых было два вида: ломовики, то есть те, кто перевозил тяжелые грузы, и легковики — те, кто возил пассажиров в своих фургонах. Ломовики возили свои грузы два раза в неделю в Бобруйск и из Бобруйска, а легковики брали пассажиров три раза в неделю. Они набивали людей в свои повозки как селедки в бочку, и, если кто-то оставался целым и невредимым после такой поездки, то можно было считать, что ему повезло.
У ломовиков была тяжелая работа. Дорога к шоссе длиной приблизительно 45 километров была песчаной, и только они были способны проделать этот путь со своими тяжелыми грузами. Имелось два маршрута. Более короткий путь к шоссе проходил через Городок. Там ломовики делали остановку для отдыха лошадей и заходили в гостиницу Абадани (имя женщины, которая управляла гостиницей) за тарелкой приготовленных бобов с мясом и самоваром чая. В летние месяцы они использовали второй маршрут, через Ладвик, и выходили к шоссе у Богушёвки.
Торговцы
В Глуске не было никакой промышленности. Некоторые жители арендовали у землевладельцев на сезон сады и продавали урожай. Среди глусчан были также коробейники, плотники, портные, каменщики, торговцы лошадьми и мясники. Каждое воскресенье они уезжали в окружающие деревни и возвращались назад к Шаббату (суббота, седьмой день недели, в который евреям предписывается воздерживаться от работы. — Прим. ред.).
Большинство глусских евреев были владельцами магазинов. В центре Глуска находился рынок с четырьмя рядами маленьких магазинов. На одной стороне рынка были оптовые склады (магазины), в которых мелкие торговцы покупали товары. Впрочем, они вынуждены были сидеть целую неделю, не заработав и гроша, и ждать воскресенья, когда в Глуск, в костел, приходили крестьяне. Костел стоял на самом красивом месте в Глуске, окруженный валом и красивым забором. Здесь был прекрасный орган, и местные богатые землевладельцы привозили в церковь лучших органистов из Польши. Евреи не интересовались католической литургической музыкой, однако они часто слушали красивые мелодии, которые доносились из костела.
В воскресенье крестьяне приносили на продажу свою продукцию (древесину, домашнюю птицу, телят, лен, высушенные кожи животных, сыр, масло и т. д.) и покупали все, что было нужно для своих домашних потребностей, в магазинах городка. С оставшимися деньгами они останавливались в корчме, заказывали таранку и чай и завершали все флягой водки (самогона). Частенько они напивались и устраивали на рынке небольшие погромы, тогда хозяева закрывали свои магазины, а из ниоткуда внезапно появлялись уважаемые мясники — Пиниех Тамара, Мотель Елия Нахум, Mайер Ноах Лапат — вместе с парой глусских конюхов (торговцев лошадьми). И если этих людей было недостаточно, чтобы успокоить буянов, тогда звали конюха Мотку Айзера. И этот Мотка, широкоплечий, высокий, красивый еврей-гигант, перед которым дрожали все окрестности, приходил со своим кнутом, кричал «Разойдись!» и начинал раздавать тумаки. Крестьяне быстро седлали своих лошадей, и в течение десяти минут от них не оставалось и следа.
Следует рассказать о способностях Мотки. Он был тихим человеком. За один присест мог съесть маленького гуся с фунтом шкварок, буханкой хлеба и квартой самогона и выпить самовар чая, а это 22 стакана. Мотка держал лошадей, возил с собой деньги, ездил один ночью из деревни в деревню, и никто не беспокоил его.
Однажды он приехал к землевладельцу Дашкевичу покупать лошадей. Когда тот увидел Мотку, сказал: «Я не продаю лошадей. Однако у меня есть бельгийская рабочая лошадь. Ты слывешь сильным человеком, так что, если ты поднимешь лошадь, я отдам ее тебе бесплатно». Вокруг стояло много крестьян. Мотка подумал какое-то время, подошел к лошади, просунул свою голову между ее ляжками, крякнул и поднял лошадь. Дашкевич сдержал свое слово и отдал ему лошадь. Однако Мотка надорвался и получил грыжу, правда, никто не знал этого, и все вокруг боялись его.
Синагоги, река, баня
В Глуске было два раввина, Рав Барух Берл и Рав Шмульке, а также Реб Израиль, его сын Реб Яков и Реб Майерке, честный и прямой еврей, специалист по молельной службе, они служили в большой синагоге. Помимо нее, было еще четыре синагоги: старая, аристократическая, дом молитвы и маленькая синагога портного. Все они были расположены вокруг большого участка земли, который был известен как двор синагоги.
Через Глуск текла река — маленькая река, но и ее было достаточно. Почти все глусчане умели плавать. В пятницу практически все местечко выходило на реку, чтобы купаться. Фургонщики даже приводили своих лошадей и купались вместе с ними.
В Глуске была баня. Банщиками были Ича, дежурный бани, и его брат Мотель, еврей с беспорядочно торчащей бородой. Каждую пятницу весь город шел в баню, чтобы смыть накопившуюся за неделю грязь. Баня была примитивная, с единственной духовкой, которая состояла из сложенных камней. Горячую воду лили на камни, густой пар поднимался вверх, и люди парились.
Музыканты
Глуск был известен своими двумя оркестрами. В одном оркестре играл Майшкен, хороший скрипач, и три или четыре других музыканта. Обычно люди нанимали Майшкена, потому что он был более доступен и менее дорог.
Во втором оркестре главным был Реб Ёшка, его родные тоже были музыкантами. Оркестр Реба Ёшки был известен по всей округе, от Глуска до Бобруйска и Слуцка. Люди говорили о его игре с почтением. Он не просто играл: его игра была божественна. Он написал мелодию, которую играл перед знатоками музыки на свадьбах. Даже сегодня я не могу не поражаться, как человек, который не заканчивал консерваторию, был способен играть с такой силой и наслаждением. Мой отец, который был первоклассным специалистом по молельной службе и хорошим певцом, называл его «великий идиш Паганини». Реб Ёшка в совершенстве владел своим инструментом. Это был маленький, худой еврей с небольшой бородой и с наростом на лбу, прикрытым волосами. Он жил на старой грязной дороге в маленьком старом доме. Его первая жена умерла молодой и оставила его с пятью или шестью детьми. Со второй женой у него было еще четверо или пятеро детей, так что в целом у них в семье было 10 или 12 человек. Должно быть, Реб Ёшка был отчаянно беден, хотя у него было много учеников, а его жена имела маленький магазин. Но музыкант стремился дать своим детям образование. Его сын Хирш-Лаиб окончил консерваторию в Варшаве и был приглашен в качестве первой скрипки в Варшавскую филармонию. Второй сын, всемирно известный тромбонист, уехал в Америку, где сделал большую карьеру. Третий, Шломке, был первоклассным скрипачом в Варшаве, во время войны он возвратился в Глуск и был первой скрипкой в кавалерийском оркестре. Шломке погиб на фронте.
Оркестр Реба Ёшки состоял из самого Реба Ёшки (первая скрипка), его сыновей Ичи (вторая скрипка), Шломке (виолончель), Шнеура (тромбон и корнет), пекаря Лазаря (флейта), портного Менделя (кларнет) и водителя фургона Реба Авраама (контрабас и барабан). Этот Реб Авраам был известен также как бадхн — тамада на свадьбе. Он приглашал к «добрыдзень» (приветствию гостей), к первому танцу, к благословению жениха перед церемонией. Играя на вечеринках, он просил, чтобы собравшиеся гости вели себя спокойно. Реб Авраам, с окладистой бородой и слепой на правый глаз, был одарен абсолютным слухом и хорошо чувствовал музыку. Одного кивка Ёшки было достаточно для него, чтобы знать, как играть: форте или пианиссимо. Когда он играл на своем контрабасе на балу землевладельцев, аккомпанируя во время вальса «На сопках Маньчжурии», то не спускал глаз с Ёшки. И если все шло хорошо и обходилось без неодобрительных взглядов, на его лице расплывалась удовлетворенная улыбка.
Свадьба
Свадьба в Глуске была важным событием. В соответствии с традицией свадебная церемония проходила во дворе синагоги, и музыка сопровождала невесту с женихом к свадебному навесу и от него. Все в городе, и молодые, и старые, тянулись вслед. Перед началом церемонии, когда оркестр играл приглашающую музыкальную мелодию для невесты и жениха, Реб Авраам закрывал свой единственный глаз и провозглашал: «Красивый «добрыдзень» для нашей дорогой невесты и дорогих родственников и соседей! Клезмер (музыкант. — Прим. ред. ), бери инструменты в руки и играй!» И тогда клезмер играл красивый волачел (своего рода танец), который согревал сердце. Невеста заливалась горячими слезами, как и матери невесты и жениха; даже отцы с крепкими нервами неприметно стирали слезу. Главное событие, однако, происходило во время свадебного застолья.
Если Ёшка знал, что среди посетителей имелся знаток музыки, он позволял своим длинным, тонким пальцам танцевать по струнам, извлекая самые страстные звуки. Скрипка начинала петь и говорить с состраданием в сердце. Все сидели, затаив дыхание, поскольку слышали трели гораздо красивее, чем соловьиные. Я не думаю, что какая-либо птица могла подражать игре Реба Ёшки. Говорят, что этот простой еврей и большой артист остался без средств, чтобы поддержать себя в старости. Позже дети привезли его в Америку, где он умер и похоронен на одном из участков глусской общины на кладбище в Нью-Йорке.
Улица
Глуск утопал в грязи в течение трех четвертей года. Только одна улица проходила через него, и люди назвали ее Шоссейной (на фото, теперь эта улица называется Советской. — Прим. ред.) Эта улица была отведена для различных мероприятий городской жизни, проходивших по пятницам или в праздники. Еще она была местом встречи влюбленных, а также членов сионистских объединений и членов БУНДа. Все ремесленники принадлежали к БУНДу, бундовские ораторы приезжали в Глуск из Бобруйска и пропагандировали. Деятельность сионистов была очень слаба, и сионисты были в меньшинстве. После смерти доктора Херзла (Теодор Херлз, один из основоположников сионизма, умер в 1904 году. — Прим. ред.) сионисты созвали памятное собрание в аристократической синагоге. Бундовцы влезли в синагогу через разбитые окна, много людей было ранено. Когда прибыли царский уполномоченный с полицейским и сторожем Аврамке, воюющие стороны утихомирились за пять минут, но собрание было сорвано.
Ярмарка
Глуск не был похож на другие города, где проводилось много ярмарок. Здесь проходила только одна ярмарка в год — в пятницу перед Шавиотом, которая продолжалась, как все говорили, полдня. Этот ежегодный рынок назывался «Пяцинке» и собирался в пяти верстах (около пяти километров) от города за Слободой. Подготовка к ярмарке длилась целый год. Крестьяне из окрестностей и Глуска прибывали в четверг вечером, чтобы установить свои палатки, и ночевали там, потому что торговля начиналась перед рассветом. Люди начинали уезжать к полудню из-за Шаббата.
Рекруты
Важно упомянуть военных призывников из Глуска. Каждый год после Суккот (один из основных праздников еврейского народа, отмечается осенью и продолжается семь дней, в это время по традиции следует выходить из дома и жить в сукке (шатре, шалаше). — Прим. ред.) все рекруты должны были прибыть в волость, в Глуск, чтобы предстать перед комитетом, который определял, пригодны ли они для военной службы. В одном отношении это (воинская повинность) было хорошо, новобранцы приносили доход. Но нередко они устраивали погромы. Тогда еврейских призывников «привлекали к работе»: специальными толстыми палками они проламливали несколько самых буйных голов язычников, после чего порядок восстанавливался.
Еврейские призывники участвовали и в другой деятельности, помимо восстановления порядка. Они шли к забракованным рекрутам, которые, случалось, получали белые билеты (свидетельство, подтверждающее, что человек освобожден от военной службы. — Прим. авт.) и требовали деньги от них на ликер под предлогом, что они [призывники] служили в царской армии вместо того или другого забракованного рекрута. Собранные таким образом деньги они пропивали у невестки антрепренера Реба Ичи Фишмана, вдовы Лебы. У нее обычно был хороший жареный гусь, фаршированные блюда и другие деликатесы.
Торговцы лошадьми
Торговцы лошадьми из Глуска были уникальными людьми. Их можно было узнать за милю: длинные волосы до шеи, подобно российским крестьянам, и чисто выбритые, всегда в руках — кнут с хорошей дубовой ручкой (полезный в случае любой неприятности). Всю неделю, за исключением воскресенья, торговцы лошадьми слонялись вокруг без работы, и вся «торговля» была в гостинице Лебы, где они получали виски (водку) с порцией рыбы и хороший свежий рулет, а также играли в карты. Леба предоставляла кредит и записывала его в бухгалтерской книге.
Язык торговцев лошадьми был понятен только им: «старуха», «орел», «жених», «невеста» — так назывались категории лошадей. Торговля велась с крестьянами из окрестностей, которые каждое воскресенье приезжали, чтобы торговать лошадьми, при обмене крестьянин должен был всегда платить несколько рублей, и эти несколько рублей были чистой прибылью. Крестьяне любили торговать лошадьми, и очень часто случалось, что после пяти или шести обменов у крестьянина оказывалась снова его собственная лошадь.
Торговцы были большими специалистами в подготовке лошадей для продажи: украшали их, мыли дочиста, завязывали хвост в узел и связывали его со шнуром, вплетали в гривы красные ленты, промывали глаза уксусом, смешанным с водой. Главная задача состояла в том, чтобы придать хороший вид зубам, ведь у старой лошади они становятся изношенными и гладкими. Эксперт, чтобы оценить лошадь, ощупывает ее зубы пальцем. Но торговцы лошадьми имели «партнера» — муфкера (буквально «безнравственный человек». — Прим. авт.), или, как они называли его, «зубного доктора». Муфкер брал маленький треугольный напильник, который применялся для заточки пилы, и делал метки в зубах лошади так, что нельзя было различить измененные и подлинные зубы. Бедную лошадь так били по животу кнутовищем (чтобы признаки возраста не были видны), что она готова была выпрыгнуть из своей собственной шкуры. Кроме того, торговцы вливали флягу водки в воду, чтобы опьянить лошадь. Когда ее приводили на рынок, торговец держал уздечку левой рукой и время от времени бил ее правой рукой так, что во время осмотра лошадь действительно летела, как стрела из лука, и дело заканчивалось за десять минут. Только когда крестьянин возвращался домой, он видел, в какую ловушку попал. Несколькими неделями позже крестьянин возвращался на рынок и подходил к торговцу лошади: «Эй, конюх, давай торговать снова».
Источник www.glusk.by
Подробнее...