Н.Ц. – Родился в 1929 году в местечко Ленин в Западной Белоруссии, входившей тогда в состав панской Польши. Местечко крупное, в нем жило больше пяти тысяч человек, и процентов 70 % населения Ленина составляли евреи.
Мой отец работал столяром, тяжело трудился от зари до поздней ночи , чтобы дать кусок хлеба своим семерым детям, среди которых я был самым младшим. Рядом с местечком, по реке Случь, проходила государственная граница Польши с Советским Союзом, и приход Красной Армии в наши края в 1939 году был молниеносным, без выстрелов.
В один из дней, кавалерийский эскадрон – (польские пограничники ) – быстро снялся с места, и ушел на лошадях на запад, и вскоре мы увидели красноармейцев, которых жители встречали хлебом- солью. В местечке открыли русскую школу, к нам приехали новые учителя из СССР, с нами за парты сели прибывшие с востока дети партийных работников, присланных на укрепление Советской власти в Полесье. Но уже зимой 1940 года из местечка начали многих выселять в ссылку в Сибирь, тех , кого власти посчитали «буржуями».
Придешь в школу, и смотришь, а кого сегодня нет?…
Г.К. – Дома были разговоры , что скоро немцы придут?
Н.Ц.- Разговоры о том, что скоро война с немцами, велись часто, но разве кто из нас мог тогда предположить, что ожидает еврейское население под игом оккупации!?… Отец говорил, что Красная Армия сильная, она нас всегда защитит… Он в это свято верил…
Г.К.- С началом войны кто-то из местечка успел эвакуироваться или своим ходом уйти на восток?
Н.Ц.- Двадцать второго июня, когда над нашими головами без конца пролетали немецкие самолеты, то многие думали, что все обойдется. Прошло еще несколько дней и через наше местечко на машинах проносились на восток красноармейцы. Бежали колоннами… Одна из машин остановилась на нашей улице из- за какой-то мелкой поломки. В кузове сидело всего два красноармейца. Молодые ребята- комсомольцы попросили их взять с собой, сказали, что хотят в армию , воевать с немцами, но командир, сидевший в кабине, кричал -«Не положено!», потрясая «наганом» в воздухе, и отгоняя людей от грузовика. Партактив сразу попытался уйти на восток, через леса, но никто не успел, они вскоре вернулись, сказали, что немцы высадили десант и дорога уже перекрыта. У нас в первый день войны, 15 сельских комсомольцев под руководством первого секретаря райкома комсомола Ярыго отправились перегонять сотни лошадей, кажется в Мозырь, для нужд Красной Армии. И когда , они, сдав лошадей, пришли в военкомат и попросили призвать их в армию, им ответили – «Призыв – только в своем районном военкомате, по месту приписки!». Выделили им грузовик, и они вернулись в местечко!, на свою погибель. Шнейдерман, Шустерман, Каплан…
Я думаю, что это были единственные люди из нашего местечка, у которых была хотя бы «теоретическая возможность» как-то спастись от немецкого ига, но и им не повезло. Всех потом убили…
А простой еврейский люд кинулся к мостам через Случь, но все наши надежды были тщетными. На мосту стояли часовые – красноармейцы и не разрешали беженцам перейти на восточный берег, пропускали к себе только армейские машины и подводы. Даже тех, кто пытался переплыть на лодке, угрозой применения оружия заставляли вернуться на западный берег.
А 26.06.1941, прямо на наших глазах подорвали мосты через реку, так и не дав возможности гражданскому населению попытаться уйти от оккупантов…
Г.К.- Как немцы заходили в местечко?
Н.Ц.- Приехали на мотоциклах, велосипедах. Сразу бывшие соседи Иван Чопчиц и Олоевич, стали водить немцев по нашей улице и указывать им на еврейские дома.
А потом приказали всем евреям собраться на площади и объявили о создании гетто. Стали сгонять к нам евреев и из окрестных маленьких местечек. В селе разместилась немецкая комендатура с небольшим гарнизоном, и полицейский участок. Из местных поляков и белорусов , уже в конце июня, к немцам в полицию пошло на службу человек сорок.
Г.К.- Я недавно встречался с одним из уцелевших жителей гетто в Ленин , партизаном Борисом Гинзбургом, и он рассказал о первых днях гетто в Вашем местечке. Но Гинзбург старше Вас на четыре года.
А Вам, в то время двенадцатилетнему мальчику, чем запомнились эти страшные дни начала оккупации?
Н.Ц. -Сразу заставили носить повязки с шестиконечной звездой.
На гетто наложили контрибуцию золотом, и одновременно взяли заложников и расстреляли их. На наших домах нарисовали звезды Давида. Запретили общаться с белорусами, ходить по тротуарам, запретили топить в домах, а потом приказали сдать все теплые вещи.. Постоянно кого-то убивали из жителей гетто, за горкой на окраине расстреливали евреев, заложников из гетто, и евреев-«окруженцев». Объявили , что за уход из гетто в лес , или за невыполнение требований очередной контрибуции – в гетто будет расстрелян каждый третий. За невыполнение приказа немца или полицая будет расстреляна вся семья узника, осмелившегося этот приказ не выполнить полностью и точно в срок, и будут убиты еще 150 евреев…
Эти изуверы и палачи творили, что хотели. Полицаи и немцы часто приходили в гетто грабить и убивать. Забили насмерть Элю Храпуна, двое немцев убили четырехлетних близнецов Городецких, расстреляли Шустермана и многих , многих других…
Руководил этими злодеяниями гебитскомиссар немец Гроссман.
Это были ужасные дни, недели, месяцы… Голод, расстрелы, лишения, унижения… Один сплошной кошмар…
Даже вспоминать об этом невыносимо тяжело…
Г.К. -Кто- то уходил в лес из гетто?
Н.Ц.-Круговая порука кровью… Кто мог решиться ради своего спасения пожертвовать своей семьей и жизнью еще полутора сотен соплеменников?…
Но был, например, такой случай, подробности которого я уже узнал от старшего товарища , выжившего в нашем гетто. Шесть человек : трое из наших комсомольцев и трое из «польских евреев» оказавшихся в нашем гетто, решились уйти в леса. Но в лесу без оружия их сразу бы ждала неминуемая смерть. Так они хотели купить винтовки за золото у одного лесника, сумевшего набрать оружия из брошенного отступающими красноармейцами склада. Золото он взял, а ребят сразу выдал полицаям. Всех их долго мучили в комендатуре, зверски избивали, а потом расстреляли вместе с семьями. Руководителю юденрата Мильнеру удалось, видимо за золото, уговорить немецкого гебитскомиссара, не расстреливать в наказание за попытку ухода в лес, еще 150 заложников. Фамилии всех шестерых ребят помнит выживший узник гетто по фамилии Левин, он жил последние годы в Москве.
Г.К.- Когда стала ясно, что кровавая развязка неумолимо приближается?
НЦ.- Сначала угнали в концлагерь в Ганцевичи почти всех мужчин в возрасте от 14 до 50 лет, а семьи оставили в гетто. К нам в гетто пригоняли все новые группы евреев из маленьких деревень. Потом пошли слухи, что уничтожили гетто в Ружине, часть гетто в Бресте… и так далее. В июне 1942 года, моему отцу, как профессиональному столяру , приказали отправиться на ремонт и строительство речных мостов в Морочь. Он спросил – «Можно ли взять с собой сына?». Немцы разрешили. Работал с отцом и еще одним столяром по имени Мордке на мостах, нас постоянно охраняли два полицая. В середине августа нас погнали обратно в местечко. На подходе к Ленину стали слышны звуки стрельбы.
Наши охранники остановились возле группы полицаев из шести человек, спросили – Что там ? – Да жидов ленинских кончают… Повели дальше, через территорию гетто, видим, как среди еврейских домов бегают местные жители, еврейское добро хватают охапками… Несут это добро, с радостными лицами…
«Добытчики – стервятники»…
Довели до реки. На земле лежит труп нашего местечкового извозчика Иссерса.
Подошли два немца и три полицая, кидают нам три лопаты -«Копайте яму!»… Начали рыть землю. Потом отец бросил лопату в сторону, обнял меня и сказал палачам – «Копать могилу себе не будем! Так стреляйте!».
Один из полицаев отвечает – «Это не для вас, вы еще немного поживете, а этого – заройте…», и, показывает рукой на убитого Иссерса…
Мы похоронили его тело, под звуки непрерывной стрельбы за горкой.
Это убивали евреев нашего местечка, убивали мою мать , моих братьев и сестер…
Две тысячи человек согнали в Ленин и расстреляли…
Г.К.- Кроме вас, троих, кто-то еще уцелел в день расстрела в гетто?
Н.Ц. – Немцы оставили в одном из домов всего 26 человек – «специалистов»: портных, сапожника вместе с детьми… К каждому приставили «учеников» из белорусов, и все время повторяли -«Как обучите, мы вас расстреляем!».
У портной Любы Рабинович оказалось сразу три таких «ученика». Дом, где поместили евреев, круглосуточно охранялся сменами патрульных, – по двое часовых. И мы ждали, когда наступит наш последний день в жизни…
Но нас спасли партизаны. В один из дней был налет партизан на местечко Ленин. Партизаны поубивали 18 немецких жандармов и часть полицаев, но многие полицаи успели убежать и попрятаться. К дому подбежал партизан, выбил окно прикладом и крикнул нам – «Бегите к костелу!» Мы вылезли через окно , побежали к указанному месту. Там уже партизаны были готовы к отходу из местечка. Вокруг еще была слышна стрельба. И мы, вместе с партизанами, двинулись в лес. Прошли километров пятнадцать, остановились на поляне. Нас построили.
К евреям подошел партизан, видимо командир, отобрал из толпы Любу Рабинович и ее брата, художника Мишу, и сказал – «Вы, двое, пойдете с нами. Остальные расходитесь по лесам, и спасайтесь, кто как сможет!».
Миша Рабинович спросил, может ли он взять с собой свою старую мать, но партизан ответил отрицательно. И партизаны ушли…
Мы стали разбредаться, кто куда. Без еды и одежды, без оружия, без каких-то надежд и иллюзий, но все еще живые!
Г.К.- И что вы предприняли?
Н.Ц.- Люди разошлись по лесам. В это время Ленинский район стал частью партизанской зоны, и немцы до декабря 1942 года туда фактически не заходили, просто боялись засад. Изредка были налеты полицаев из окрестных гарнизонов.
В лесной глуши и на болотах прятались также евреи, семьи, уцелевшие после восстания в гетто Лахвы, и уцелевшие беглецы – одиночки из различных гетто и Ганцевического концлагеря. Питались, чем могли, некоторые, любыми путями добывали оружие и шли в отряды, в надежде, что их туда примут.
Без оружия – у евреев шансы попасть в отряд были минимальными. Белорусов брали всех – кто как и в чем пришел, а к евреям был свой стандарт – «двойной».
Мы с отцом и со столяром Мордке сделали в лесу шалаш, ходили по деревням и хуторам, просили кусок хлеба, брались за любую работу. Зимой, на одном из хуторов нас приютили, дали кров. Неподалеку, в четырех километрах от нас базировались партизаны, называвшие себя «комаровцами». Отец стал чинить им разбитые ложе винтовок, мастерить деревянные кобуры для маузеров. Один из партизанских командиров, ротный Мишин, «окруженец» и бывший капитан Красной Армии, хорошо к нам относился, несколько раз принес еду.
Тогда же осенью, по нашему району прошли украинские советские партизанские отряды, местные говорили, что это шел Ковпак со своими бойцами.
А потом началась немецкая блокада Ленинской партизанской зоны. Трое суток шел бой. И вдруг мы видим, как партизанский обоз уходит от места стоянки, отряды не могли больше сдерживать натиск карателей, и уходили из района.
Мы пошли за ними. На одной из подвод увидели Рабиновичей. Отец подтолкнул меня – «Сынок, иди к ним…». Я тихо забрался на подводу, Рабинович прикрыл меня каким-то кожухом. Обоз удалялся в лес, и фигура моего отца стоявшего на заснеженной лесной дороге становилась все меньше и меньше…
На первом же привале, меня заметили партизаны с соседней подводы и недовольно сказали – «Эй ты, с нами не ходи!». Я прижимался к Рабиновичам, но слышал , как стоявшие рядом с подводой партизаны «обменивались мнениями» – «Давай жиденка здесь оставим! На кой хрен нам еще один пархатый сдался! Самим жрать нечего!». Заметил Мишина, подбежал к нему – «Меня хотят здесь бросить!» – «Кто?» -«Вон те дядьки!» -« Я этим сукам …Видишь мою подводу? Садись на нее, и кто тронет, скажешь – Мишин велел!». Так я остался в партизанском отряде.
Г.К.- Что это был за отряд ? Какова была его численность? Кем стали Вы в этом отряде?
Н.Ц.- Отряд имени Котовского входивший в состав бригады имени Буденного Пинского партизанского соединения. На момент моего прихода в отряд он примерно на 60-70% состоял из красноармейцев -«окруженцев» и беглых военнопленных. В отряде со временем были сформированы 4 боевые роты, и отдельные : взвод разведки и взвод подрывников. Я стал связным командира роты Мишина. Партизаны прозвали меня – Чапай, в честь Василия Ивановича.
Дали оружие, немецкую винтовку с патронами и гранату, дали еще что-то из теплой одежды. Мишин никому больше не позволял меня задевать.
Я воевал как все остальные партизаны. Два раза ходил на «рельсовую войну». Обучили, как обращаться с толовыми шашками, выдали по четыре шашки на человека, и – «на железку»…
Г.К. – Что происходило с отрядом после прорыва из «январской блокады» 1943 года?
Н.Ц.- Отряд, выходя из окружения, «сделал круг» и мы остановился в 25 километрах от Ленина. Собрали группу из двадцати человек, с целью подготовить новую стоянку, отрядный лагерь. Группа должна была проделать двадцатикилометровый путь через Березняцкие болота и оказаться в районе того хутора, где мы прятались с отцом. Я напросился пойти с ними, хотел узнать судьбу отца. Пришли к хутору, а на его месте – одно пепелище. Все сожжено.
Все партизаны были голодные, измотанные переходом по топям. Нашли в «схроне» картошку, стали ее варить на костре в двух обгоревших ведрах.
Смотрим, бежит одинкий петух, поймали его – и в суп. Заночевали. Утром крики часового – «Вижу верховых! К бою!». На лошадях подъехали местные парни, скрывавшиеся в лесу, и рассказали, как после ухода партизан, немцы сжигали целые деревни, расстреливали крестьян- белорусов и всех пойманных в лесах евреев. И я тогда понял, что, наверное, и мой отец погиб от руки карателей.
Наша группа пошла на место старого партизанского лагеря.
Он оказался цел, немцы внутрь его не зашли, побоялись, подумали, что все заминировано. На болотах остались нетронутыми и партизанские тайники с мукой.
Через месяц весь отряд вернулся на место старого базирования, и продолжил боевые действия.
Г.К.- Сколько еще блокад пришлось пережить Вашему отряду?
Н.Ц.- Как минимум, три блокады. Две из них были предприняты немцами летом 1943 года. В небе над лесом появлялась «рама», а за ней прилетали бомбардировщики. Бомбили нас очень жестоко. Уже была связь с Большой Землей, нам сбросили на парашютах три ПТР . Под них приладили колеса от телег, и из этих «вертящихся по оси» противотанковых ружей стреляли по немецким пикировщикам. Один самолет сбили.
Г.К. – Где Вас ранило?
Н.Ц.- В 1943 году, во время рейда, наша рота совершила налет на одну из деревень. Назад мы отходили вдоль железной дороги. Впереди конная разведка – три человека, а сзади – партизаны на подводах. И тут, «на всех парах», по «железке» идет эшелон с немецкой пехотой. Состав остановился прямо перед отрядом и завязался серьезный бой, который шел до самого вечера.
Немцы постоянно атаковали, и у нас кончались боеприпасы. Мишин приказал – «Наум, сбегай к 1-му и 2-му взводам, передай – пусть отходят!» Я только поднялся, как рядом разорвалась граната, мне осколки попали в левую ногу.
Но приказ командира все же выполнил, передал взводам распоряжение, но после этого, идти уже не мог. Отряд стал отходить, и я успел вскочить на последнюю подводу. Вернулись в лагерь, мне дали выпить кружку самогона, и под этим «наркозом» партизанский доктор вырезал осколки из раненой ноги.
Г.К.- Дисциплина в отряде была армейской?
Н.Ц.- Мне тогда не с чем было сравнивать. Но я помню, как в 1943 году в отряде расстреливали за мародерство.
Г.К. – Как поступали с взятыми в плен или добровольно сдавшимися полицаями?
Н.Ц.- Насколько мне запомнилось, у нас убивали всех, кто служил немцам, вне зависимости, взят он в плен бою или сам пришел сдаваться в отряд.
В роте был пожилой белорус, лет шестидесяти, до войны работавший на бойне.
У него каратели всю семью расстреляли. Так он – никого не миловал, всех пойманных сволочей лично убивал. Возможно, и были случаи, что кого-то из бывших полицаев прощали и зачисляли в бригаду, но я по малолетству всего не знал и просто тогда о подобном не слышал.
Г.К.- Как для Вас закончилась партизанская война?
Н.Ц.- Летом 1944 года, уже вовсю действовал партизанский аэродром, каждый день к нам садились по три «Дугласа» с десантниками и вооружением.
Я заболел тяжелой малярией, и лежал в партизанском лазарете. Меня посадили в самолет, увозивший обратным рейсом раненых, и с товарищем, 14-летним раненым партизаном Лейзеровичем, вывезли на Большую Землю.
Месяц пролежал в Киевском госпитале. После выписки нас отправили в Штаб Белорусского Партизанского Движения, в Гомель. Тут я в последний раз встретил своего спасителя и командира капитана Мишина, находившегося на государственной проверке после соединения нашей бригады с частями Красной Армии. Здесь решалась и наша дальнейшая судьба. Хотели меня и Лейзеровича отправить в Суворовское училище, мы ждали вызов, но пришло письмо с отказом.
Нас направили в Гомельское речное училище, там нам сразу обрадовались, мол, мальчишки-партизаны, а потом директор прочитал наши фамилии в документах и сразу заявил -«Свободных мест нет!». И мы пошли учиться в Гомельское железнодорожное училище. Прошло два года учебы, мы получили дипломы помощников машиниста, и я стал работать на Гомельском участке ж/д, на паровозах «Щука» и «ОВ». В 1945 году меня нашла родная сестра, единственный , кроме меня, человек, уцелевший из всей нашей когда-то многочисленной семьи…
В 1949 году меня призвали на службу в Советскую Армию.
Служил в Котовске авиатехником. Через три года демобилизовался. А куда сироте податься, ни кола ни двора. Ротный посоветовал поехать в Горький, наняться рабочим на автозавод. Товарищ по службе, Сулим, звал жить к себе в Баку.
Но я, навестив сестру в Иваново, решил поехать в Горький.
А Горький тогда считался закрытым городом, без прописки на работу на автозавод не брали. Пришел в паспортный стол, попросил о прописке, а мне заявляют – «Вам надлежит покинуть город в двадцать четыре часа. В противном случае мы вас посадим в тюрьму за нарушение паспортного режима в закрытом городе».
Говорю – «Сажайте! Я отсюда никуда не пойду! Я сирота. Мне все равно ехать некуда, а в тюрьме хоть о куске хлеба за меня государство позаботится!».
Сидел в кабинете четыре часа. Пока начальники не сменили гнев на милость – «Принеси справку, что тебя на завод берут на работу, и мы тебе временную прописку разрешим!». На заводе таких справок не дают, а на стройке – пожалуйста! Пошел работать каменщиком на стройку, через год устроился на автозавод, на котором проработал простым рабочим, рихтовщиком, и наладчиком прессов до 1996 года , до выхода на пенсию.
Г.К.- Мне Ваш земляк, бывший партизан , рассказал, что после войны на месте гибели евреев из гетто были установлены памятники, и это удалось сделать во многом благодаря и Вашим усилиям.
Н.Ц. – В 1973 году на месте расстрела 2.000 жителей Ленина власти установили памятную стелу, без текста. Но, происходили страшные события.
Место захоронения наших родных разрывали литовские мародеры в поисках золота, разбрасывая кости и черепа убитых из могилы…
Мы не могли с этим смириться. Собрали деньги на настоящий памятник, все уцелевшие жители местечка , жившие тогда в СССР, внесли свои сбережения на это святое дело . И мы, нигде не афишируя свои намерения, (и понимая, что власти, узнав о планах «инициативной группы» по сооружению памятника, могут нам спокойно запретить все действия , или , «отложить до лучших времен»), достали бетонные плиты и каменные глыбы, и установили их на могиле. Нам очень помогал учитель Ленинской школы, фронтовик, белорус Владимир Боярин. Накрыли плитами и глыбами могилу, чтобы больше не допустить поругания праха погибших. В этот день , четырнадцатого августа 1984 года, на месте гибели родных собрались все, кто уцелел из ленинского гетто: Семья Менкиных-Рабинович, Гинзбург, Левин, Лившиц, Иссерс и другие .
Установили сверху плиту из гранита.
На черной гранитной плите была высечена надпись на русском языке:
Здесь в п/г Ленин 14/8/1942 немецко-фашистские варвары убили более 2.000 мирных жителей, женщин, стариков и детей из гетто.
Люди добрые, помните!
Мы любили жизнь, нашу Родину и Вас, дорогие.
Мы зверски убиты. Пусть Ваша память сбережет мир.
Подробнее...